Стёртые лица - Ксения Кошелева

Важной была та мысль, которая пришла ей в голову – её просто обманули.

И запах, и звуки, и эти люди в плащах и куртках – всё то же самое, здесь пахнет потом, пропиткой для шпал и куревом. Металлический голос объявляет прибытие и отправление, где-то ругаются, где-то гудят поезда. Может быть, это из-за железной дороги, какой-то особенный дух полосы отчуждения? Нет, просто на тысячи миль здесь всё одно и то же, и неудивительно, что Роксана ничего не чувствует после того, как пересекла границу.

Роксану выбросило из оцепенения от новой догадки, и она невольно сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.

Всё просто – ничего не поменялось, потому что Роксана до сих пор под надзором, и везёт её какой-то конвой, как преступницу. И там, где она будет жить и где, как подразумевается, она будет работать, за ней будут надзирать – это несомненно.

Обернувшись на сестру Карлотту, дремавшую на скамье, Роксана судорожно сглотнула и облизала губы.

Ей причитается какая-то сумма, которую Карлотта держит в мятом конверте. Она отдаст этот конверт только в Гицо, но его можно вытащить сейчас и сесть на какую-нибудь электричку. И – свобода.

Сестра Карлотта открыла глаза и встретилась взглядом с Роксаной, отчего та отвернулась в сторону. Нет, наверное, лучше сбежать уже в Гицо, а то мало ли, вдруг электричка увезёт её обратно в Республику?.. А какая… Какая разница?

– Послушай, – сказала Роксана, садясь рядом с сестрой Карлоттой на скамью, – это место, куда я еду… Там вроде мне будет где жить, да?

Сестра Карлотта полезла в свой обтерханный ковровый саквояж и вытащила записную книжку. Пролистав её, она остановилась на нужной странице и зачитала:

– «Мастерская Виланхау, переулок Горшечный, дом четыре». Жить ты будешь там же, у госпожи Виланхау, – сообщила она, переведя взгляд на Роксану.

Роксана подскочила на месте.

– У госпожи Виланхау? Это что значит?..

Спрятав книжку, сестра Карлотта развела руками.

– Если ты про фамилию, то это происходит от названия города или местечка, то есть «Виланхау» – это некто из Вилана…

– Нет, – нетерпеливо перебила Роксана, – «госпожа» – это как? Мне её так называть придётся?

Сестра Карлотта сделала неопределённый жест рукой.

– Ну почему придётся… Это что-то вроде правил игры. У нас принято говорить «гражданка», у них – «госпожа».

– Надо мной нет господ, – медленно произнесла Роксана и отвернулась. – Нет господ.

– Я согласна, – тихо сказала сестра Карлотта, – я не спорю. Она обычная женщина, просто это такое обращение, понимаешь? Меня все зовут «сестра Карлотта», а её – «госпожа Виланхау». Это просто слово, и всё, не думай, что она будет тобой командовать или ещё что.

– Но будет ведь, я же на неё работать должна, – напомнила Роксана, снова взглянув на сестру Карлотту.

Сестра Карлотта пожала плечами. Посмотрев на наручные часы, она сказала осторожно:

– Может быть, ты поторопилась?..

Роксана встала со скамьи и пнула её чугунную лапу.

– Нет, – бросила она и пнула лапу ещё раз. – Ты сама знаешь, что нет.

Сестра Карлотта сняла очки и слегка прижала пальцами переносицу.

– Не сбегай, пожалуйста, до того, как я познакомлю тебя с госпожой Виланхау.

Ничего не ответив, Роксана ушла курить на перрон.

Их соседом по купе стал черноволосый парень с деревянным чемоданом, обвязанным верёвкой. Чемодан он закинул на багажную полку, и, судя по тому, что усилий при этом он никаких не прилагал, в чемодане ничего не было.

Усевшись напротив Роксаны, он улыбнулся ей и сестре Карлотте.

– Погода замечательная сегодня, – заявил он, щурясь, но Роксана ничего не ответила. Разглядывая его, она пробежалась взглядом по его полосатому пиджаку словно бы с чужого плеча, коротковатым брюкам с пуговицами на щиколотках – пуговицы, правда, уже почти все оторвались, – и задержалась на чёрных сандалиях с закрытыми носами. Снова подняв глаза, она в упор уставилась на него и смотрела, пока сосед не отвернулся.

– Да, тепло с утра было, – заметила сестра Карлотта и поднялась с плюшевого диванчика. – Пойду, что ли, принесу чаю… Ты будешь?

Роксана кивнула, и сестра Карлотта двинулась по вагону в сторону купе проводника.

Сняв пиджак, парень повесил его на крючок и слегка разгладил руками. Не поворачиваясь к Роксане, он произнёс вдруг какую-то фразу на совершенно непонятном скрипучем языке, и Роксана нахмурилась, потому что это походило на колдовство.

– Чего? – грубо спросила она, и парень, развернувшись, сел на диванчик. Быстро выглянув в проход, он наклонился к Роксане и шёпотом произнёс:

– Я подумал, что вы из наших. Извините…

Роксана открыла рот и снова закрыла его, поняв, о каких «наших» говорит этот парень. Он язычник, вот что. Здесь им, видимо, дают жить, и разрешают ездить на поездах, и, может, не сжигают их деревни, как в Республике, но всё-таки он говорит о себе шёпотом.

– Извините, – повторил он, краснея, и вид у него был такой, как будто он случайно оскорбил её.

В приюте её тоже принимали за одну из «этих» – дразнили за чёрные волосы, за тёмные глаза, всё это было. Может, правда. Может, нет, всё равно ей никогда не узнать, кем были её родители, и это, в общем-то, неважно.

Сестра Карлотта вернулась с чаем, и следующие несколько часов они провели, болтая и играя в карты, пока наконец не уснули. Верней, разговаривали преимущественно Карлотта и Шудо – так звали соседа, а Роксана почти сразу забралась на свою полку. Выяснилось, что Шудо, их сосед, едет в Чапалаус на ярмарку, и этот Чапалаус где-то в двух станциях от Гицо, а в Гицо Шудо поедет осенью, потому что там – а что там, Роксана не услышала, задремав.

Вокзал в Гицо тоже особенным не был, разве что на привокзальной площади Роксана впервые в жизни увидела трамвай.

– Так, – сказала сестра Карлотта, поглядывая то на бумажку, полученную в справочном бюро вокзала, то на трамвайный номер на круглой табличке, – это вроде бы не наш. Нам нужен девятый.

– Девятый, – эхом отозвалась Роксана и поёжилась от утренней промозглости. – А долго ехать?

Сестра Карлотта не знала. Звякнув, трамвай отъехал от станции, и ещё три или четыре минуты они ожидали девятый, пока, наконец, не сели в него.

Весь город оказался застроен примерно такими же зданиями, какие были на привокзальной площади – приземистыми двух- и трёхэтажными, с рядами узких окон, рамы которых были выкрашены в чёрный цвет. Ничего в городе интересного не было, только на одной из площадей мелькнул огромный конный памятник из позеленелой бронзы.

Кондуктор объявил остановку – «Рыбный рынок» – и сестра Карлотта поднялась с сидения, взяв Роксану за руку. Уже на мостовой Роксана высвободила ладонь и покружилась на месте, оглядываясь. Вдоль дороги стояли одноэтажные и очень длинные дома, и их зарешёченные окна были закрашены белой краской так, что ничего за ними нельзя разобрать.

Людей вокруг не было, но сестра Карлотта, заранее узнавшая у кондуктора, где находится Гончарный переулок, уверенно пошла вперёд.

– Хочешь есть, наверное, – сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая. – Ужасно, конечно, что буфет на вокзале закрыт оказался…

– Ага, – ответила Роксана, пиная ногой осколок кирпича, – надеюсь, мне не придётся умолять госпожу, чтобы она меня покормила.

Сестра Карлотта покосилась на неё и ничего не сказала.

Уже через три минуты длинный дом, вдоль которого они шли, кончился, и на его углу Роксана с Карлоттой увидели табличку – «Пер. Гончарный». Свернув туда, они продвинулись ещё на несколько десятков метров, пока не остановились, наконец, у низкого забора, на котором красной краской было выведено «Мастер ская Валенхау». Роксана, протерев глаза, ещё раз прочитала надпись – да, после «мастер» там действительно был разрыв.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Митенштур – язык митов, или имперцев, коренного населения Империи.

2

Аштуцуах – язык аштуци, или республиканцев, или, как их называют миты, «энкор», «враги», коренного населения республики Аштуцуа.